Мы спустились во двор, и тут она сказала, что забыла зонтик. Я ей на небо показал - ни единой тучки, а она на это:
- Мне тридцатого не везет. Если без зонтика выйду, то будет дождь, прямо посреди ясного неба, без всяких туч.
- Не бывает, - говорю, - дождя без туч.
А она рукой махнула и в дом пошла. Я не сразу понял, что ее нет. Наверное, много времени прошло. У меня в кармане черновик статьи оказался случайно, я его просмотрел, и у меня сразу голова болеть начала, - у меня всегда голова болит, когда ошибка в вычислениях. Ну вот, я и пересчитывал, пока не стемнело. Потом посмотрел на часы, но я не знал, сколько было, когда мы вышли, поэтому зря посмотрел. Сила привычки. Я часто делаю разные вещи просто по привычке. Даже чаще, чем другие, мне кажется.
Вернулся я в дом, а ее нет. Сумочка ее валяется на полу, и шубка тоже. По-моему, она в этой шубке была вечером, но я могу ошибаться, конечно.
А в полиции со мной даже разговаривать не стали. Сказали, что если всех сбежавших жен разыскивать, то больше ни на что времени не останется.
Странно, я же их не просил искать всех. Я просил только одну... И потом, даже если предположить - ну просто, как нуль-гипотезу, - что она действительно сбежала, то это просто невозможно. Технически невозможно. У нас решетки на всех окнах и только одна дверь. И перед этой дверью я сидел на скамейке. Ни разу не отошел. Так что остается только астрал. Но я все-таки не думаю, что она сбежала. Может, просто заблудилась.
Потом Фукс приехал, долго разговаривал с полицейскими, а потом отвез меня домой. Похлопал по плечу и сказал, что все будет хорошо, но только зря я им про астрал рассказывал. Может, и зря. Они же все равно ничего сделать не смогут.
Тогда я сел на диван и начал ждать. Долго ждал, но она не возвращалась. Я подумал, что зря я диван занимаю, может, ей это мешает вернуться. И пересел на ковер. Но она все равно не возвращалась. И я вдруг понял, что все. Что никогда ее больше не увижу. Наверное, я ее все-таки не любил, потому что мне не стало грустно, у меня только голова заболела. Сильно заболела, я принял таблетку, но она не помогла. Я еще одну принял и, наверное, еще несколько. Обычно я очень хорошо числа запоминаю, но тут почему-то не запомнил. А потом эти таблетки закончились, и я начал принимать какие-то другие, пока голова, наконец, не прошла.
* * *
Фукс вел машину по мокрой от недавнего дождя трассе, а его жена сидела рядом, сосредоточенно отгрызая кусок от круглого леденца, чтобы поскорее добраться до засахаренной вишенки.
- Ты что, не слышишь? - раздраженно повторил Фукс. - Я спросил, она уже знает?
- Не ори на меня, - спокойно ответила жена и критически оглядела леденец. - Ничего она не знает.
- Почему ты ей не сказала? Она же, наверное, с ума сходит. Не знает, куда он делся, почему не приходит?
Жена изумленно уставилась на него и рассмеялась.
- Она думает, что он свои матрицы пересчитывает, вот и все. А если я ей скажу, что его в реанимации откачивают после отравления черт знает какой хренью, - вот тогда она начнет с ума сходить, это точно.
- Ну что ты несешь, какие матрицы? Не говори о том, чего не понимаешь!
- Хорошо, не буду, - покорно отозвалась жена. И продолжила, медленно повышая голос: - Но тогда никто, слышишь, никто в этой чертовой машине не будет говорить о том, чего не понимает! Я не говорю о математике, а ты не говоришь о том, что чувствуют живые люди!
Фукс остановил машину на обочине и вышел, доставая из кармана сигареты.
- Подкурить тебе?
- Я же бросаю, - и она продемонстрировала ему обкусанный со всех сторон леденец.
Они уселись на капот, и Фукс закурил, краем глаза наблюдая за женой. Та несколько раз лизнула леденец, потом что-то пробормотала и не глядя, привычным движением вынула сигарету из его руки. Он открыл рот, чтобы напомнить ей о том, что она бросает курить, но тут же почувствовал на языке приторный вкус засахаренной вишни.
Жена хихикнула и придвинулась поближе.
- Ты мне другое скажи, - сказал Фукс, обнимая жену за плечи. - Я все понимаю. Ей стало плохо, пошла кровь. Она испугалась, что потеряет ребенка, вызвала "скорую" и потеряла сознание. Допустим. Но они же должны были мимо него два раза пройти. Один раз туда и второй - обратно. Не мог же он их не заметить, в самом деле?
Жена вздохнула, посмотрела на него с жалостью, выбросила сигарету и слезла с капота, отряхивая брюки. Потом еще раз вздохнула и сказала:
- Знаешь, я думаю, что тебе тоже пора бросать. Ничего хорошего в этих сигаретах, одна сплошная гадость.
С кем бы могла случиться эта история? Точнее, где - потому что место в данном случае задает героя, а заодно - и героиню, если она здесь вообще в самом деле появится.
Ну, например, пусть будет старый клуб. В девяностые он был дико модный, а потом захирел. И вот туда случайно попадает такой клубный персонаж, бывший рейвер и диджей, облысевший, с татуировками, растянутыми на постаревшей коже. Там, значит, как прежде, грохочет музыка, молодняк танцует, какие-то цветные дымы. Правда, дилеров нигде не видно, и герой, значит, идет к бару. И вот, сидя у стойки с бокалом чего-то там, он замечает на танцполе знакомый силуэт...
Цветные, подсвеченные тени на экране дымов - а мне кажется, я все время говорю с тобой.
Твои рыжие волосы чуть вспыхивают в луче прожектора - и твоя белая кожа окрашивается во все цвета радуги, словно в галлюцинозе.
Мне кажется, я зову тебя по имени: "Лиса, Лиса..." но на самом деле я не открываю рта. Впрочем, за музыкой все равно не слышно.
Твое имя всегда казалось мне дурным каламбуром. Рыжая маленькая Елизавета превращается в лисичку, в Лизу, в лису, в Л[и?]су. Когда Глеб представил нас, я сразу подумал - ты должна ненавидеть свое имя. Но ты только улыбнулась и протянула руку - белую, с просвечивающими ручейками вен.